Журналисты информационного портала Собака.ру взяли интервью у петербургского уличного художника Максима Имы.
Я родился в Колпино в 1987 году на окраине города и с 15 лет рисую граффити. Мы два раз в неделю ездили рисовать на электричках в один из населённых пунктов Ленобласти — просто бомбить. Все были молодые, машин не было — приезжали туда на электричке, конечно же. На вокзале сидели местные чуваки и пили пиво. Я не мог перед ними идти в лосинах, с челкой, закинутой назад, как у некоторых современных художников, в татуировках — поэтому у меня нет ни одной. Я надевал дурацкую шапку-«петушок», брал «полтораху», выходил весь грязный — подстраивался для собственной выгоды, чтобы никто не докопался. А вот на обратном пути уже снимал эту шапку, одевался нормально и приходил на станцию в чистеньком — спокойно уезжал на этой электричке, не вызывая подозрений. В 2005-2007 годах было принято либо писать буквы, либо писать буквы необычно, а я ничего не писал: рисовал мясорубки, колобков или просто раскрашивал вагон. Пацаны спорили, кто будет делать своё граффити рядом со мной на электричке, чтобы не тратить краску на фон. Многие графитчики приходят к абстракции через много лет, а я — наоборот с нее начал.
Я хотел поступить в СПбГУ, но не получилось, и я попал на журфак в малоизвестный Институт бизнеса и политики — был такой. Там работал Александр Секацкий (российский писатель и философ — Прим. ред.) и другие классные преподаватели. Я старался учиться хорошо, но по семейным обстоятельствам пришлось параллельно активно работать — успевающим студентом не был, но это не помешало защитить диплом на тему «Освещение искусства в СМИ в 1917–32 годах» на отлично. Потом я оказался в галерее «Протвор». В 2009 году это место на Итальянской улице открыла дочь Тимура Новикова Мария Новикова-Савельева. Она интересовалась уличным искусством, привозила из Европы книги, которые назывались World Street Art, а мы называли все это просто граффити. Место открылось выставкой Стаса Багса — живопись, объекты. Я пришел предложить свою выставку и пока ее готовил, меня взяли в «Протвор» на работу. Надо понимать, что Мария была новатором и едва ли не единственным человеком, кто поддерживал на тот момент уличное искусство в Петербурге.
Работать в галерее было дико интересно, хотя я был не куратором, а техническим сотрудником. Простой пацан из Колпино тусовался в красивом лофте с кофемашиной, мне сразу выдали айфон — они тогда только появились, все просили его потрогать. В этой галерее я сделал свою первую выставку, она называлась «Фикция»: граффити на листах железа, автомобильных бамперах и ржавых бочках. В «Протворе» бесконечно проходили открытия, тусовки, встречи с очень разными людьми: от Олега Котельникова и Георгия Гурьянова до ребят моего круга — простых парней, которые бомбят. Я начал прислушиваться к разговорам и запоминать диалоги. Например, приходят люди из Саратова на выставку — загуглили, что есть в Петербурге, прочитали про галерею. Я провожу им экскурсию, а у нас висит художник, который рисует супер-примитивно, что-то вроде Баскиа. Ребята смотрят, мол, что это за хрень? И начинаются разговоры о том, что такое искусство, что можно выставлять, а что нет?
Как-то услышал на открытии фразу: «важно не то, как ты рисуешь, важно что о тебе говорят». Немного ее переиначил и когда шел в 6 утра домой, думаю — надо написать ее на стене. И понеслось — я начал бомбить такие фразы об искусстве и стрит-арте, которые перерабатывал из чужих высказываний, добавлял игру слов. Их где-то штук 60 накопилось. Многие теперь кажутся очень тупыми, устаревшими: я начинал, когда мне было 23, а сейчас мне 33. Есть одна популярная фраза, которая была написана на стене — я до сих пор сожалею, что это не я ее написал: «Стрит-арт — это искусство, которое легко обоссать». Все эти посылы идут из народа, мне остается лишь обличить их в ироничную форму. Сейчас я являюсь заложником образа — тексты писать мне надоело. Я их выдавливать из себя не умею, а это самая популярная вещь из того, что я делаю. При этом у меня есть графика, живопись — сейчас я как раз на ней сосредоточился, но это меньше заметно.
Я понимал: чтобы нормально сделать выставку, посвященную уличному искусству, надо быть в этой теме глубоко. Наша тусовка считает так: если вышел из игры, стал коммерческим художником, перестал рисовать граффити — ты изменник. Я бомблю до сих пор. Нет ни одного граффити-художника, который бы бросил рисовать, потому что закрашивают: от этого они становятся только активнее. Здоровая система: появилось граффити — его закрасили — появилось новое. Это и есть жизнь. А дрожать из-за какой-то фрески, восстанавливать, переживать , чтобы на ней никто не потегал — это не жизнь. Я иногда шучу, что граффити помогает людям с топографическим кретинизмом ориентироваться на местности. Вот вам хотя бы один его очевидный плюс.
Пару лет назад меня и еще трех художников пригласили сделать рисунки во дворе Музей искусства Санкт-Петербурга XX–XXI века — это часть ЦВЗ «Манеж». Мы интерпретировали работы, которые хранятся в музее. Я выбрал картину, на которой была изображена женщина с арфой, похожей на спиннер — вот я и нарисовал «Тетку со спиннером». На открытие пришел Павел Пригара, мы с ним поговорили, я сказал, что хотел бы в «Манеже» что-то сделать. В итоге переговоров в 2018 году получилась первая часть проекта «Новые руины» на площади западного фасада. Мы выставили бетонные кольца, которые используются, чтобы делать колодцы и скважины. Псевдо-колонн было 8 — по числу колонн на фасаде «Манежа». Рисовать художникам надо было на цилиндрической поверхности — такой челлендж. Мы намеренно выставили в стороне одну «лишнюю» колонну — предложение зрителю поразмышлять над ее символикой. Проектом заинтересовался художник Виталий Пушницкий, который никогда до этого не рисовал «банкой». На колонне он изобразил облака с именами известных художников прошлого: из каждого облака летели молнии в другие облака. В этом марте, к самому началу карантина, смонтировали второй эпизод проекта «Гранит». Я привез ребят, которые высекают рисунки на камне — 0331с и других, в основном москвичей. Было тяжело сделать проект технически, рисунки у них простые, но все смотрится очень круто — дикие глыбы гранита по 10 тонн весом выставили на площади на фоне лаконичной архитектуры, эта эстетика мне дико нравится.
Большой выставкой в Музее стрит-арта «Хоть стой, хоть падай», на которую привлек 65 художников, я хотел разнести условных «девочек из Смольного» и взрослых мужиков-кураторов. Показать, что уличные художники — это не инфантильные чуваки, которые хотят «забомбить» весь город, они чаще всего интересные и многогранные личности. Говорить о граффити, быть рупором явления нужно тем, кто им занимается. Я уважительно отношусь к институциям, которые занимаются стрит-артом, но некоторые из них немного не в материале. Я хотел, чтобы работы на выставке разглядывали, залипали на них. Люди, далекие от стрит-арта, его не понимают. Им нравится, когда что-то нарисовано на стене Музея стрит-арта, а если тоже самое появится в их дворе — уже не нравится. То есть мы готовы изменять свое мнение относительно искусства в зависимости от того, где оно появилось. Это нормально, но хотелось чуть глубже подойти к размышлению на эту тему. Основной идеей был тотальный шок от происходящего вокруг. Надо отметить, что второй предложенной мной концепцией была выставка с названием ИЗОляция. Тогда речь шла о новостной повестке об изоляции российского интернета. Сейчас это все приобретало бы новые смыслы. Самая большая работа — мурал с клеткой Виталия Пушницкого, который дважды стал пророческим. Сначала клетку-забор сравнивали с забором в Екатеринбурге во время митингов против строительства храма, сейчас уже она символизирует наше добровольное заточение. Такие совпадения доказывают, что настоящие художники всегда могут видеть чуть дальше.
Кураторский принцип у меня простой — не ущемлять права художника, не указывать, что ему делать. Уважение к авторам, уважение к зрителя и немного юмора — вот и все. Если бы мне сейчас предложили сделать выставку в МОМА, я бы отказался, потому что я еще не совсем готов для этого. Я могу мимикрировать под гопника, а могу и под абсолютно культурного человека с хорошо поставленной речью. Про себя бы я сказал «в тихом омуте черти водятся, только наоборот». Мне это нравится: у меня нет художественного образования, но люди, которые пришли из андерграунда могут привнести свои идеи. Если мне доверяют институции, значит, у меня что-то в кураторстве получается.